Виктор Суворов - Выбор[Новое издание, дополненное и переработанное]
2
Лето 1939 года на исходе. В мире спокойно. По столицам, по военно-морским базам и гарнизонам, по военным аэродромам и арсеналам, по дипломатическим миссиям и шпионским резидентурам обычная суета.
А вдали от суеты, на вершине скалы на тенистой террасе «Сон Виды» — великолепный маскарад. Все в сборе. Не хватает только одного очень важного гостя. Понятно, все наряжены в костюмы — не узнать. Но ее узнают. По почерку. Уж если появится…
Вот она! Ее видно издалека. С террасы «Сон Виды». Далеко в ущелье у моста из-за полицейского кордона появляются нарядные всадники. Два обнаженных до пояса мускулистых фиолетовых арапа сдерживают на серебряных цепях готового взвиться на дыбы вороного жеребца.
Должен отметить, что породистый арап — черный с синим отливом. А тут не то что черных нашли, но синих с фиолетовыми разводами.
В расшитом золотом седле — повелительница-персиянка: из-под шелковой, перевитой жемчужными нитями чалмы, сквозь прозрачную вуаль — капризный прищур. За нею — кавалькада сияющей свиты…
3
Макар развернул оптику. Помимо прицела и мощных биноклей. в группе — немецкий зенитный оптический дальномер.
— В ущелье ее не достанем. Пусть едет себе через долину и поднимается на скалу к отелю, мы возьмем ее прямо у входа на террасу.
— Понял.
— Дальность?
— Три четыреста десять.
Группа ликвидации — меж двух огромных камней, на скальном карнизе. Вокруг долины — скалы. Кто догадается, что с такого расстояния достать можно?
— Цель: женщина в чалме на вороном коне.
— Цель вижу. Вас понял.
— Теперь смотри сюда.
Положил Ширманов перед Макаром фотографию большую. Аж сердце Макару сжало. Это та, что во снах Макара тревожит.
— Ее же убили однажды!
— Нет, Макар. Ее однажды проверяли. Ей контрольный расстрел устроили. А вот теперь ее действительно убить надо. Готов?
— Готов, — не дрогнув лицом, Макар отвечает.
— Гордись, Макар: товарищ Сталин тебя персонально на такое дело поставил. Не знаешь, почему на тебя сталинский выбор пал?
— Не знаю. — Голос срывается.
— Я тебе расскажу. Этой девочке контрольный расстрел устроили. Как у нас принято, контрольный расстрел на пленку сняли. Дядя Вася снимал. Потом ты товарищу Сталину пленку крутил. Товарищ Сталин обратил внимание на неравнодушие твое. После того, Макар, ты во сне ее звал. И не раз. Записи криков твоих в папочки подшиты. И, оставаясь один, ты фильм про нее сам для себя крутил. Двести сорок один раз. Тогда решено было тебе ее издалека показать, на спецучастке. Ты ее узнал. Трепыхнулся. Но не поверил, что это она. Думал, что просто похожая. Так дело, Макар, было?
— Так. — Макар хрипит.
— А теперь выбор тебе: сам ее убьешь одним выстрелом или мне почетную работу уступишь?
Всхлипнул Макар. А Ширманов весел:
— Правило старое: плавно жми, не дыши, ровно мушку держи. Затаи дыхание и плавненько… Готов? Готов, спрашиваю? Огонь!
4
Ревет буря над Москвой, гнет голые деревья, хлещет ветвями по стенам и окнам. Холодно в Москве. Противно. А у Сталина в кремлевской квартире тепло и тихо. Спит Москва. Сталин не спит. По углам кабинета мрак. Но теплый мрак. Добрый. Приветливый. На столе рабочем — лампа зеленая, и на маленьком столике журнальном — тоже лампа зеленая: два островка зеленого света в приветливом мраке. И ужин на двоих. По-холостяцки. Бутылка вина с этикеткой домашней, самодельной. Название — одно слово химическим карандашом, грузинским узором. Шашлыки огненные.
Разговор — лесным ручейком по камешкам.
— Вам еще налить, товарищ Холованов?
— Нет. Спасибо, товарищ Сталин. Хватит на сегодня.
— Тогда к делу. Вы мне обещали рассказать что-то интересное про Жар-птицу, что-то такое, чего я пока еще не знаю.
Выдохнул Холованов шумно. Шум сдержать пытался. Не вышло.
— Сегодня приговор будет приведен в исполнение. Она будет убита, — посмотрел на часы, — через семь минут.
Встал Сталин, подошел к окну и долго смотрел на капли с кристалликами.
— На всех участников исполнения приговора представьте наградной материал.
— Есть!
— Когда вернутся, встретить как героев. Ужин закатить. Награждение торжественное… Потом Макара арестовать… и ликвидировать.
— По какой статье?
— Не знаю. Придумайте что-нибудь. Был бы человек — статья найдется. Прилепите любую.
— Можно и Ширманова?
Смолк Сталин. Посмотрел Дракону в глаза внимательно:
— А Ширманова за что?
— В свое время я приказал ему найти Мессера. Ширманов приказ не выполнил…
Посмотрел Сталин еще раз в глаза Дракону:
— Ладно. Можно и Ширманова. Только сначала наградить.
5
Они долго молчали.
— Это хорошо, товарищ Холованов, что вы не согласились убивать Жар-птицу. Знал, что между вами что-то было; я вам, товарищ Холованов, контроль устроил. Она — враг. Но если бы вы ее убили, то я бы вас сначала наградил…
Снова замолчал Сталин. И молчал долго.
— Жар-птицу жалко, товарищ Холованов. Мессер был прав. Ее нельзя было посылать на такую работу. Ее надо было тут оставлять. Под контролем. Она бы много пользы принесла. Не послушал я Мессера… Где, кстати, он? Соскучился без него.
— Тут я, товарищ Сталин. Извините — без приглашения, без стука. Только сейчас вошел…
Тут Сталин с Холовановым его и увидели.
— Ай, какой мокрый, понимаешь. Обсушись.
Наливает Сталин «Хванчкары»: выпей, согрейся, дорогой. Так без тебя, понимаешь, мне плохо. Холованов с полотенцем бежит, с халатом сталинским, с одеялом: к огню садись.
— Мы тут про тебя говорим. Ты был прав. Ее нельзя было посылать на такое дело.
— Товарищ Сталин! Затем из Сибири прилетел, чтобы…
— Мы ее убили.
— Я не знал, но чувствовал беду. Зря убили.
— Она вышла из-под контроля.
— Вы срубили деревце, которое могло бы принести золотые яблоки.
— Какие еще яблоки?
— Понимаете ли, что она совершила?
— Она ничего не совершила!
— Она блестяще провела выход.
— Уход.
— Откуда вы это взяли? Она провела легализацию. Провела ее образцово. Можно будет потом приводить ее как пример: у испанской, французской, швейцарской полиции к ней нет вопросов, а если возникнут, ей есть что ответить.
— Она не выходит на связь.
— Мы сами так ее учили: 93 процента провалов в агентурной разведке — на связи. Потому в самом начале — глубокое залегание и никаких ненужных контактов. Связь — только в крайнем случае, если ей нужна будет помощь или если у нее появится информация для передачи. Помощь ей не нужна. Никакая. Она сама обеспечила себя документами и деньгами, свои операции самого широкого размаха она готова финансировать без нашей помощи и очень щедро. Успехи в добывании у нее пока скромные…
— И ничего лучшего не предвидится.
Мессер аж задохнулся…
— Так нет же, товарищ Сталин! Она провела подготовительную работу так, как никто до нее не проводил. Она получила доступ к спискам должников ведущих банков Испании и Франции. Всем не хватает денег. У нее доступ к спискам должников на всех континентах, в том числе — должников в самом Вашингтоне. Человек, которому позарез нужны деньги, почти наш. Нужно только эти деньги предложить, умело предложить. А уж она-то умеет. Она может опутать шпионской паутиной столицы Европы, а может быть, и Вашингтон. Ей осталось только из списка должников выбирать, как из сети, самых жирных лещей. Среди должников множество мелкоты. В то же время в долги попадают и большие люди. Свой финансовый крах они скрывают и ради денег готовы на все. Не знаю, кто в этих списках, но может оказаться кто угодно, хоть советник самого Рузвельта…
Мессер запнулся, понимая, что хватил слишком высоко.
— Ну не советник президента США, так замминистра, шифровальщик Пентагона, секретарь директора Федерального бюро, начальник полиции столицы, черт побери. Ей остается только выбирать, кого вербовать.
— Так, значит, она не убежала?
— Нет, конечно. Мы не так ее поняли. Она маскируется.
— Уж слишком необычно…
— Она — моя ученица. Это я приказал ей искать необычный путь. Самый необычный. Такой, по которому никто раньше не ходил. Такой, на котором никто в ней не заподозрит сталинскую разведчицу.
— Она написала абстрактную картину!
— А вы хотели, чтобы она не отклонялась от канонов социалистического реализма?
— Ее понесло в объятия белогвардейцев!
— А вы хотели, чтобы она вступила в испанскую коммунистическую партию?
— Она снюхалась с банкирами и вошла в их круг!
— А вы хотели, чтобы она начинала с организации колхозов?
— Мессер, мне больше нечего возразить.
— Знаешь, Сталин, ведь в чем-то она даже тебя превзошла.
